Будосёсинсю. Искусство верховой езды
Глава I
В древности все самураи, знатные и низкие, считали стрельбу из лука и искусство верховой езды первейшими из военных искусств, ныне же они предпочитают практиковаться во владении мечом и копьем, и лишь потом в искусстве наездника. Необходимо, чтобы молодой самурай ежедневно упражнялся в стрельбе из лука и мушкета, в фехтовании и в дзю-дзюцу прежде всех остальных военных искусств, ибо, когда он станет старше, у него не будет времени упражняться в том, в чем он желает. Поэтому я хотел бы видеть молодых самураев, уделяющих особое внимание верховой езде, и особенно управлению лошадьми с недостатками и крутым норовом. Ибо хорошие и послушные лошади встречаются достаточно редко, поскольку их приобретают знатные люди, и их нечасто можно встретить в конюшнях мелкой сошки. Но если человек - прекрасный наездник и видит хорошую лошадь, но с каким-то недостатком или плохой выучкой, или норовящую сбросить всадника, он может купить её по доступной цене, и тогда, имея лошадь, он может занять более высокий пост. Такие вещи, как цвет лошади или её кожа, могут повлиять лишь на выбор людей знатных, а мелкий вассал не может позволить себе презирать животное только потому, что ему не нравится её цвет или у нее редкая грива. Если лошадь хороша, лучше купить и держать её у себя.Давным-давно в провинции Синано жил некто Какугандзи из дома Мураками. Под его началом было триста всадников, все - прекрасные лучники. Он сделал семейной традицией отбирать лошадей из тех, которых другие отвергли из-за каких-то внешних изъянов. Он не утомлял своих людей упражнениями на беговых дорожках, но выводил их по пятьдесят или сто человек на открытую равнину около замка, где было много места, где они во главе с командиром скакали галопом. Они вскакивали на лошадей и соскакивали с седла, и правили лошадьми так хорошо, что слава о них разошлась повсюду. И даже Такэда из Кай стал считать людей из Синано врагами, которым нельзя безнаказанно бросить вызов - большая похвала тренировкам Какугандзи.
Лошадь, которая нужна воину - на 1-3 дюйма выше среднего роста, со средне посаженной головой и хвостом, но для мелкого вассала нет свободной лошади, поэтому его лошадь должна быть высокой. Не следует выказывать недовольство, если она задирает голову, а следует порадоваться, если у нее широкий крестец. Но прибегать к таким неестественным и уродливым уловкам, как вытягивание сухожилий ног, чтобы у нее был более длинный шаг, или перерезание сухожилий хвоста, чтобы он не поднимался - значит показывать стремление к причудам, что несовместимо с бусидо. Ведь лошадь, сухожилия которой неестественно вытянуты, быстро устает и бесполезна при долгом путешествии по холмам или при переходе через реку. А у лошади с перерезанными сухожилиями хвоста при прыжках через ямы и рвы часто скользит подхвостник. Слишком же широкий крестец мешает ей преодолевать узкие проходы.
Есть два вида отношения воина к лошади, хороший и плохой. Древний воин считал лошадь незаменимой, ведь она несла его, закованного в доспехи, со знаменем и полным вооружением. Сам он не смог бы поднять все это. Лошадь могли ранить или убить, поэтому, хотя лошадь и животное, он относился к ней с состраданием, тщательно заботился о ней и следил, чтобы она была всегда накормлена. Сегодня же люди думают лишь о том, как бы подешевле купить лошадь с изъянами и исправить её недостатки, или о том, как найти выкормленного в деревне жеребенка и объездить его, чтобы с выгодой продать его любому, кому он понравится. Так думает конюх или торговец лошадьми, но это недостойно знатока.
Будосёсинсю. Военные искусства
Глава I
Тот, кто является самураем, даже мелкий вассал, обязательно должен найти себе подходящего учителя и изучать традиционные военные искусства, чтобы знать о них все, что нужно. Некоторые могут сказать, что низкому самураю необходимо не все, но я считаю это ограниченным взглядом, ибо во все времена были воины, поднявшиеся из низов, составившие себе славу в качестве великих полководцев и ставшие наместниками областей и провинций. Я думаю, что даже сейчас мелкий вассал может стать командующим армией. К тому же, изучение военных искусств сделает умного от природы ещё умнее, а глупого от природы - не столь безнадежным. Поэтому все самураи без исключения должны заниматься ими. Но обучение может сослужить плохую службу, если, опираясь на высокомерные, но неправильные доводы, лишь сбивающие молодых с пути и мутящие их дух, возвышать себя и пренебрежительно относиться к другим. Такой человек может удариться в рассуждения, кажущиеся правильными и должными, но на самом деле он лишь будет пытаться произвести впечатление и думать о своей выгоде, поэтому в итоге у него испортится характер и он утратит подлинный самурайский дух. Такая ошибка проистекает из поверхностного изучения предмета, поэтому начинающие не должны довольствоваться половиной, но должны упорно идти вперед, пока они не постигнут все секреты, и только тогда они могут вернуться к прежней простоте и жить тихой жизнью. Но если люди, тратя много времени на обучение, доходят лишь до середины пути и не в состоянии полностью овладеть им, они не смогут обрести прежней простоты и будут пребывать в замешательстве, что печальнее всего. Прежней простотой, или неведением, я называю их духовое состояние до того, как они начали изучать военные искусства. Старая пословица гласит, что бобовый соус, который пахнет бобовым соусом, нехорош. То же касается и военных тупиц.Дзен и фехтование
Трактаты известных мастеров меча и дзен
Здесь можно наблюдать как искусство фехтования тесно переплетается с религией самураев. Психология фехтования и секреты таких школ, как Синкагэ-рю, Катори-синто-рю...
Меч и самурай. Часть I
| Часть I | Часть II |
Часть I
"МЕЧ - ДУША САМУРАЯ". Где самурай, там и его меч. Самурай, если он хочет быть верным призванию, прежде всего должен спросить себя - "Как вырваться за пределы рождения и смерти, чтобы в любое мгновение, нужное господину, я мог отказаться от жизни". То есть встать под удар вражеского меча и направить против него свой меч. Так меч становится неотъемлемой частью жизни самурая, символом его верности и самопожертвования. Тому является примером благоговение, которое испытывает самурай по отношению к мечу.
Меч самурая несёт двойную службу: сокрушает всё, что противостоит воле владельца и жертвует всем, что исходит из инстинкта самосохранения. При этом один самурай связывает себя с духом патриотизма, иногда воинственности, другой - с религиозным чувством верности и самопожертвования. В первом случае меч обычно становится оружием разрушения всего чистого и простого, смыслом силы, - иногда дьявольской силы. Добросовестный владелец меча всегда знает эту истину и тогда дух зла подвергается уничтожению, а меч отождествляется с разрушением того, что стоит на пути к миру, справедливости и человечности. Он защищает всё, что стоит на пути к духовному процветанию целого мира. Тогда это воплощение жизни, а не смерти.
Дзен говорит о мече жизни и мече смерти, и дзенский мастер должен знать, когда и как владеть любым из них. Буддийское божество Мондзю, держит в правой руке меч, а в левой свиток с Сутра.
Манджушри - положительный персонаж, Акала - отрицательный. Гнев Акалы пылает, как пламя, и оно не угаснет, пока не сгорит последний лагерь врага.
Тогда Акала вернётся к своим изначальным качествам Вайрочаны Будды, чьим слугой и проявлением он является. Вайрочана не держит меча, он сам и есть меч, сидящий одиноко со всеми мирами в себе. В нижеследующем Мондо "один меч" обозначает именно такой меч.
Полководец Кусуноки Масасигэ пришёл в дзенский монастырь Хэго перед сражением в Минатогава с превосходящими силами Асикага Такаудзи (1305 - 1358 гг.) и спросил учителя: "Вот человек стоит на распутьи между жизнью и смертью. Как ему себя вести?"
"Пресеки свою двойственность и пусть "один меч" сам стоит спокойно против неба!" (Буквально: "Отруби две головы и пусть один меч будет безучастно уставлен против неба!")- так ответил дзенский мастер. Этот абсолютный "один меч" не есть меч жизни или смерти - это меч, из которого исходит этот мир двойственности и в котором все двойственности обладают своим бытиём. Это сам Вайрочана Будда. Держа его, вы узнаете, как вести себя там, где расходятся пути.
Здесь меч олицетворяет силу интуитивной или инстинктивной прямоты, которая в отличии от интеллекта не раздваивается, блокируя свой собственный отход. Шагать нужно вперёд, не оглядываясь, не озираясь по сторонам. Это как секущий нож Чжуан-Цзы, который разрубает узлы так, будто они ждут, когда их разделяет. Чжуан-Цзы сказал бы: "Сочленения разделяются сами собой, а нож, даже после многолетнего использования, так же остр, как и в тот день, когда вышел из рук точильщика". Единый Меч Реальности никогда не изнашивается, разрушая бесчисленные жертвы эгоизма.
Этот меч также отражается и в религии Синто. Однако в ней он не достиг столь высокого духовного смысла, как в буддизме. В синтоизме ещё чувствуется его натуралистическое происхождение. Это ещё не символ, а объект, наделённый чудесной силой. В феодальной Японии класс самураев лелеял подобные мысли о мече, и теперь довольно трудно определить, что же действительно было у них на уме. По крайней мере к мечу питалось крайнее уважение. Когда самурай умирал, меч клался рядом с его ложем, а когда рождался младенец, меч должен был находиться в этой комнате. Наверное, при этом преследовалась идея отпугнуть злых духов, дабы они не смогли помешать приходу или отходу духа рождённого или умирающего.
Меч и самурай. Часть II
| Часть I | Часть II |
Часть II
Следует ещё раз обратить внимание на то, что делая меч, кузнец-оружейник взывал к помощи бога хранителя. Чтобы призвать его к себе в мастерскую, кузнец окружал её священными верёвками, которые должны были изгнать злых духов. Сам он совершал ритуальное омовение и надевал церемониальные одежды, в которых работал. Ударяя по куску железа и погружая его то в огонь, то в воду, кузнец и его помощник пребывали в состоянии Экстаз. Уверенные, что им помогает Бог, они до предела напрягали все свои силы: физические, умственные, духовные. Так создавался меч - истинное произведение искусства. Поскольку качество клинка зависело от количества слоёв разно углеродистой стали, проковка повторялась десятки и даже сотни раз, так что изготовление одного меча порой занимало долгие месяцы, годы. Длительность работы служила как бы гарантией качества. Оружейники, мастера по ковке мечей, были выходцами из самурайского сословия и пользовались огромным уважением.
Неувядаемой славой окружены имена двух талантливых оружейников XIV в. Мурамаса и Масамунэ. Эти имена послужили основой для поэтической легенды, в которой передана идея Меча в двух его ипостасях - меч разящий и меч, предотвращающий столкновение.
Расцвет мастерства Масамунэ приходится на конец эпохи Камакура (1192 - 1333 гг.), и его мечи единогласно признаны всеми знатоками. Что касается остроты клинка, то в этом Масамунэ не мог превзойти Мурамасу, одного из способнейших своих учеников. От мечей Масамунэ исходило нечто воодушевляющее, та духовная сила, которой обладал сам мастер. Приводим текст легенды: "Чтобы испробовать остроту меча Мурамасы, кто-то опустил клинок в поток воды. Опавшие листья, плывущие по течению, столкнувшись с лезвием, разделились на двое. Тогда этот человек опустил в воду меч Масамунэ и поразился - все листья миновали клинок". Меч Масамунэ не был склонен к убийству, это был не просто режущий инструмент, тогда как меч Мурамасы мог только резать и не больше. В нём не было божественной одухотворённости. Сила меча, как и сила всякого воинского искусства, одухотворившего человека, может быть направлена на разрушение, но истинное её предназначение - сохранение мира. Таковы идеалы кэн-дзюцу. В действительности, как показывает опыт истории, в руках самураев чаще всего оказывался "меч Мурамаса".
Пьеса театра Ноо "Кокадзи" даёт нам представление о значении меча в морали и религии японцев. Пьеса была написана в эпоху Асикага (1338 - 1573 гг.). Император Итидзё (годы правления 986 - 1011 гг.) однажды заказал меч Кокадзи Мунэтика - величайшему мастеру своего времени. Мунэтика был очень польщён заказом, но не мог его исполнить, пока не нашёл помощника, равного себе в мастерстве. Он молился своему богу-хранителю Ипари, чтобы тот послал ему такого помощника. Тем временем, по традиции, он готовил священную площадку. Когда очищение завершилось, он произнёс священную молитву: "Не для прославления своего намерен совершить работу, но во исполнение высочайшего повеления императора, властелина внутреннего мира. Я молю богов, число коих подобно песчинкам в Ганге, прийти и помочь смиренному Мунэтика, который приложит все свои силы, чтобы создать меч, достойный августейшего повелителя. Глядя в небо и простираясь по земле, он подносит богам пура (или го-хэн - подвешенные перерезанные бумажки, которые символически предлагаются богам Синто), символ его серьёзнейшего намерения успешно выполнить работу. Да будут боги милосердны к его искренности!" И вот раздался глас: "Молись, молись, о Мунэтика, со всем смирением и всей серьёзностью. Пришло время ковать. Доверься богам и работа будет исполнена". Чудесный облик возник перед ним и помог ковать сталь. Меч вышел из кузницы в должный час, обладая всеми признаками совершенства. Император был доволен мечом, который хранился с достоинством священного предмета.
Если при создании меча используется божественное начало, то тот, кто владеет мечом или пользуется им, также должен обладать духовностью, а не жестокостью. Его ум должен быть единым с душой, которая оживляет холодную сталь. Великие создатели мечей никогда не пытались вселить в умы учеников чувство жестокости. Когда японцы говорят, что меч - душа самурая, мы должны иметь в виду всё, что сопутствует этому, о чём говорилось выше. Верность, самопожертвование, почтительность, благожелательность и возвышенные чувства - вот истинный самурай.
Письмо Такуана к Дзягю Тадзима-но-ками
Дзен и фехтование
Письмо Такуана к
Дзягю Тадзима-но-ками
о тайне Недвижимой Праджни.
Ниже приводится знаменитое письмо мастера дзен и настоятеля Дайто-кудзи в Киото Такуана (1573 - 1645 гг.), знаменитому мастеру, наставнику фехтования при дворе сёгуна - Дзягю Тадзима-но-ками из Мунэнори (1571-1646 гг.- принадлежал к знаменитому роду фехтовальщиков, процветавшему в начале эпохи Токугава. Тадзима-но-ками был учителем Иэмицу и изучал дзен под руководством Такуана), в котором освещён вопрос относительно связи искусства фехтования с дзен и раскрывается основной секрет фехтования.
Поскольку это письмо длинное и местами повторяется, некоторые моменты опущены или пересказаны, сохраняя наиболее важные мысли оригинала, а в некоторых местах вставлены объяснения и замечания.
Этот документ значителен со многих точек зрения. Он затрагивает и сущность учения дзен, и секреты вообще всякого искусства. В Японии, а, возможно, и в других странах, знание технологии искусства ещё не делает человека подлинным мастером-художником; для этого он должен глубоко проникнуться духом искусства. Дух может быть усвоен лишь тогда, когда ум пребывает в полной гармонии с чем-либо и с самой жизнью, т.е. когда мастер достигает определённого состояния ума, называемого мусин - "не-ум" (по-китайски ву-син). В буддийской терминологии это означает выйти из двойственности всех форм жизни и смерти, добра и зла, бытия и небытия. Вот здесь все искусства сливаются с дзен. В этом письме великому фехтовальщику Такуан особенно выделяет смысл мусин, который можно рассматривать в связи с концепцией бессознательного. Говоря языком психологии, в этом состоянии ум полностью отдаётся некой неизвестной силе приходящей к нему ниоткуда, и оказывается достаточно мощной, овладевая всем полем сознания, заставляя его работать на неизвестное. Ум начинает работать автоматически (без контроля "Я"), по крайней мере в плане сознания. Но, как объясняет Такуан, это состояние не следует путать с беспомощной пассивностью неодушевлённой вещи. Человек "бессознательно сознателен" или "сознательно бессознателен". С этим предварительными замечаниями нижеследующее послание Такуана будет понятнее.