Любая идея, какой бы она не была ценной или желанной, становится болезнью, когда ум ею одержим. Болезни или навязчивые идеи, от которых должен избавиться фехтовальщик, следующие:

Если фехтовальщиком овладела хотя бы одна из этих идей, он теряет свободу и становится её рабом, а это крайне не желательно в его профессии.

Так как же нам избавиться от этих болезней или навязчивых идей? Если любое желание, даже желание освободиться от всех желаний, препятствует спонтанной активности внутренней гармонии - что же нам делать? В некоторых ситуациях желание просто необходимо, иначе ничего не достичь; иногда следует желать и безжалостности. Так как же решить эту дилемму? Клин клином вышибают, но как избавиться от второго клина, если не третьим? Это может продолжаться до бесконечности, если мы не откажемся от желания выбивать последний клин. Такова "болезнь", от которой Дзягю Тадзима хочет избавить фехтовальщика. Ни одного мгновения не будет фехтовальщик без болезни, потому что желание быть без болезней уже есть болезнь. Это погоня за собственной тенью - как быстро за ней не беги, всё равно, пока жив, не догонишь.

И в дзен та же проблема. До тех пор, пока есть желание избавиться от всех привязанностей, избавиться от них невозможно. В логике это желание может быть выражено неким заявлением, положительным или отрицательным. К примеру, можно сказать: "Я хочу это" или "Я этого не хочу". Хоть - это привязанность, не хотеть - то же привязанность. Быть не привязанным, значит быть свободным от всех заявлений, позитивных и негативных. Иными словами, это быть одновременно в "да" и "нет", что с точки зрения формальной логики и рассудка совершенно невозможно и абсурдно. Дзенский учитель поднимает палку и спрашивает: "Я называю это палкой, а ты как назовёшь?" Или он может сказать так: "Я держу лопату и всё же с пустыми руками, ибо так достигаю переворота души". От учеников требуется постижение этой невозможности.

В помощь разрешения этой вечной дилеммы Дзягю Тадзима цитирует старое дзенское стихотворение:

Фехтовальщик-философ не раскрывает значение этих слов для непосвящённых. Он различает два вида ума - истинный или абсолютный ум, и ум фальшивый или относительный. Один из них является предметом психических студий, а другой есть сама реальность, которая служит основной всех реальностей. Истинный ум необходимо охранять от фальшивого, чтобы его чистота и свобода были незапятнанны, незатронуты. Желание, возникшее в фальшивом, относительном уме может проникнуть и в истинный ум. Тогда надо его пересмотреть. Но кто будет за ним наблюдать, кто будет его пересматривать? Вот этот самый фальшивый, - он загрязняет, он и очищает. Ибо ум истинный всегда остаётся чистым и не осквернённым. Действительно, это очень странное переживание. Лучше сказать, что это совсем неожиданно для интеллекта. Это нечто неизбежное в языке, с чем интеллект ничего не может поделать, ибо это в самой природе интеллекта - создавать противоречия и безнадёжно оплакивать свою судьбу. Пока мы пользуемся языком, так или иначе мы чувствуем в себе какую-то трещину, противоречие.

"Почему" - слово полезное лишь в мире относительного, где цепь причин и следствий имеет какое-то значение для человеческого интеллекта. Если мы хотим его преодолеть, этот вопрос не имеет смысла. Плотная масса облаков, - никто не знает, как она появляется в синем небе и, расползаясь, покрывает его целиком, совершенно закрывая от нас небо. Но мы таим желание проникнуть сквозь преграду облаков, мы снова жаждем синего неба. Выходит, мы считаем, что облака и небо как-то соотносятся, хотя, на самом деле, никакой причиной связи между ними нет. Мы как-то различаем существование, присутствие облаков наряду с синим небом; как-то мы видим присутствие неба под облаками или среди них. Тогда облака уже не облака, т.е. они облака, но они уже не беспокоят нас, как таковые, как нечто, прикрывающее синее небо. Тогда мы спокойны, принимая всё как есть, и чувствуем себя совершенно спокойно и свободно от уз, налагаемых на нас собственным неведением. "Почему" теряет свой смысл, противоречий больше нет, и мы счастливы, потому что рабство сброшено, и радуемся свободе и внутренней гармонии под синим небом, которое для всего нашего знания - сокровищница неограниченных возможностей, т.е. источник творчества. Синее молчаливое небо - образ ума. И всё же остаётся старый вопрос: "Как добраться до синего неба?" Если оно есть, то где этот путь, ведущий к нему?

Мы пользовались словами, но наш интеллект это удовлетворить не может. Нам необходимо помнить, что интеллект не может заменить сам себя. Сам интеллект поднимает вопрос, но не интеллект отвечает. Жизнь разрешает все вопросы или праджня-интуиция, зрящая в жизнь. Всё сообщение, которое исходит из источника не может быть описано "определённо". То же и в исследовании Дзягю Тадзима-но-ками. Для новичков, которые особенно напирают на интеллект - это непостижимо. Дзягю просто говорит, что тот, кто продолжает учиться и дисциплинировать себя, желая избавиться от болезней и обретая достаточный опыт в практике, у того болезни уйдут сами. Он даже не заметит - как.

Дзен в таких случаях использует термин "куфу" (по-китайски "кун-фу"). Это синоним дисциплины и тренировки (сигё). Куфу означает - "усердно заниматься, чтобы открыть путь к объективному". Это похоже на блуждание в темноте - ничего определённого не разберёшь, только потеряешься в тумане. Боюсь, что дальше этого не может повести своих учеников ни один дзен, или учитель фехтования. Он их ведёт, пока можно вести, а остальное - это тот самый объект, о котором они раньше думали, что он находится где-то в стороне от пути. "Искание" или "желание" - это, конечно, необходимая первоначальная ступень, но она не ведёт куда-нибудь вовне, она ведёт внутрь ищущего или желающего. Искание и ищущий, желание и желающий - одно. Тогда, естественно, не может быть никаких указательных интеллектуальных знаков. Когда путь и ищущий - одно, то чем может помочь посторонний? Указания интеллекта и логики - это не более чем указания постороннего наблюдателя. Праджня, мудрость, интуиция и личный опыт - одно.

Дзягю Тадзима иногда называет ум "Мечом Тайны" (симмё-кэн). Как фехтовальщик, он подчёркивает активность меча, а не его вещественность. Он хочет видеть его движущимся функционально; когда меч в его руках, он представляет собой центр круга, не имеющего окружности. Он готов и утверждать себя и отрицать. Отрицать - это небытие, утверждать - бытие. Меч может быть и тем и другим, в зависимости от ситуации, в которую попадает. Обыкновенные люди всегда односторонни. Когда они видят отрицание (небытие), они предпочитают видеть утверждение (бытие), когда видят утверждение (бытие), хотят видеть отрицание (небытие). Но опытный фехтовальщик сразу видит обе стороны, он воспринимает отрицание не как отрицание, а при этом включает для себя и утверждение. И то же с утверждением. В этом Тайна.

Дзягю-философ теперь обращается к Лао-Цзы и даёт свою интерпретацию: "Там, где вечное пребывает в состоянии небытия, мы видим тайну бытия; там, где вечное в состоянии бытия, мы можем видеть пределы небытия". Этим, говорит Дзягю, Лао-Цзы хочет показать взаимопроникновение бытия и небытия. Бытие не остаётся как таковое и, соответственно, небытие. Оба они готовы переходить из одного состояния в другое. В том "текучесть" вещей, и фехтовальщик должен быть всегда на чеку, чтобы встретить взаимопревращение противоположностей. Но, как только ум приостанавливается на одной из противоположностей, он теряет свою текучесть. Фехтовальщик должен всегда держать свой ум в состоянии пустоты, чтобы не возникало препятствий свободе его действий. Текучесть и пустота - это взаимообратимые термины.

Когда никаких препятствий не существует, движение фехтовальщика подобно вспышкам молнии или зеркалу, отражающему в один миг всё, что появляется перед ним. Между этим движением и другим не должно быть ни малейшего интервала. Когда ум испытывает хотя бы немного сомнения, хоть малейшее чувство страха и неуверенности, это сразу же скажется на движениях фехтовальщика и повлечёт за собой его гибель. Когда "меч тайны" вне своего изначального "места", никакое мё (мёю) не проявится.

Этот меч стоит символом невидимого духа, поддерживающего полную активность ума и тела. Но мы никогда не можем сосредоточить его в какой-то ограниченной части тела. Он подобен духу дерева. Если у дерева не будет этого духа, не будет ни набухших почек, ни распускающихся цветов. Его можно сравнить с духом или энергией (ки, ци) неба и земли. Если этого духа не будет, не будет грома и молнии, ливней и дуновения ветра. Хотя дух этот бесплотен и его не пощупаешь, он, вне всякого сомнения, контролирует наше существование. "Меч Тайны" должен занять место этого духа и взять на себя контроль каждого мгновения в происходящем, в том, что может случиться вовне. Для этого меч должен стать чрезвычайно подвижным, ни на мгновение не должно возникать "остановки". Как только луна появляется из-за туч, - не теряя ни мгновения, она отбрасывает своё отражение всюду, где есть вода, не зависимо от размера водной поверхности. И расстояние от луны до земли - не препятствие для лунного света. Таким же должен быть дух фехтовальщика.

Вести себя так в любой ситуации, которая встретится в жизни, очень трудно. В любой ситуации, при любых обстоятельствах, встречаясь со всеми сложностями человеческих отношений, проникая в них, так трудно не слиться ни с одной, не стать рабом обстоятельств. Однако, дзенский мастер прошёл через все стадии тренировки, он свободен от препятствий своей психики (от всех привязанностей). И как бы это не было трудно, всё зависит от самого фехтовальщика. Держа в руках свой меч, он может находиться в состоянии полной духовной свободы и непривязанности. Он может и не распространять свой опыт фехтовальщика на другие виды искусства, но в фехтовании он должен быть мастером самого себя, сам себе господином. А те, кто может и готовы опыт своей профессии перенести на любую другую деятельность, обретают ум "повсеместной текучести". Такие люди редки. Большинство же - специалисты в своей узкой области. Во всех случаях главное - уловить изначальный ум истины и единства, который не знает ошибок, а остальное пойдёт само собой.

Из этого длинного пересказа философских значений Дзягю Тадзима о мече мы видим, насколько глубоко метафизика дзен проникла в фехтование. На Западе могут удивляться - как дзен так тесно связан с искусством убивать? Ведь дзен - форма буддизма, а буддизм, по существу, религия сострадания. Как же дзен может одобрить ремесло фехтовальщика? На Востоке большинство из тех, кто изучает какое-либо искусство, всегда подчёркивает важность "субъективной" его стороны, считая технику искусства второстепенной. Хотя каждое искусство самоценно и обладает значением в самом себе, японцы стараются использовать его для развития собственного духа. Высшая цель на пути искусства - осознание и реализация Дао или Небесного Смысла, Причины Универсума, Небесной Природы человека, пустоты или вещей как таковых. Таким образом, меч уже не оружие, чтобы убивать без разбора, он - один из путей, на котором жизнь открывает нам свои тайны. Поэтому Дзягю Тадзима-но-ками и другие учителя фехтования по сути - великие учителя жизни.

Чтобы ещё лучше разъяснить взгляд Дзягю на отношения дзен и фехтования, здесь приводится краткий вывод его философии и добавляется к нему трактат Такуана "Меч Тайны".

Такуан, как уже говорилось, помогал своему ученику-фехтовальщику понять значение дзен для открытия глубочайших тайников человеческой души. Неизвестно, был ли Такуан фехтовальщиком, но он очень глубоко понимал принцип фехтования. И без сомнения, дальше всех по стопам учителя пошёл Дзягю Тадзима-но-ками.

В философии Дзягю есть пять ключевых моментов, знакомство с которыми позволит нам понять секреты его мастерства.

1. Дзягю называет это Сюдзи-сюри-кэн. "Кэн" - это меч, остальное зашифровано, и он намеренно отказался это объяснять. В этом сосредоточие его искусства. Хотя понять точный смысл невозможно, однако, вероятно, меч Сюдзи-сюри соответствует "Мечу Тайны" Такуана.

Дзягю, видимо ведёт речь о психологии, когда заставляет свой меч видеть и видимое, и невидимое - и притом одновременно. Ибо видимое и есть невидимое, и наоборот. В логике это можно выразить так: "а" есть "не-а" и "не невидимое и наоборот" есть "а". Меч, так сказать держится в точке отождествления противоположностей. Он никогда не становится односторонним, неподвижным, он остаётся самим собой. Первое требование к фехтовальщику - открыть в себе этот меч. Человек может стать великим мастером по части тактики, и трюков, но если он не открыл в себе такого меча, он никуда не годится.

2. Второй момент касается той основы или места, которое занимает фехтовальщик. Он называется "луной в воде". Это название взято из одного буддийского образа или сравнения, которое иллюстрирует быстроту, вернее мгновенность, с которой ум воспринимает предметы или явления. Так же и зеркало отражает цветок, как только он появится перед ним. Соответственно, и позиция фехтовальщика. Он должен быть готов в одно мгновение отразить противника так же быстро, как луна появляется в воде.

3. "Меч Тайны" - Симмё-кэн - вот следующий пункт. Здесь меч уже не просто физический предмет. Дзягю пишет: "Божественное (или неосознаваемое) - внутри, а тайны проявляются вовне". Т.е., когда божественное занимает место "меча тайны", тело и члены готовы проявить "цветение" Немыслимого. Отсюда ясно, что этот меч, как и "Меч Тайны" Такуана, нематериален. Он есть неосознаваемое, которое действует за полем сознания. Обычно, именно сознание создаёт всякие задержки и помехи свободному движению человека. В следствии идеологических или эмоционально обусловленных промедлений, человек не может видеть или воспринимать движения меча противника с такой скоростью и непосредственностью, с какой луна отражается в воде. Это видение - чрезвычайно важный фактор в фехтовании. Если это видение есть - тело следует за ним. Таким образом, следует дать дорогу неосознаваемому, чтобы оно заняло поле сознания и могло проявить свою изначальную инстинктивность или спонтанность, не рассуждая при использовании сознательно накопленных знаний. В этом сущность "Меча Тайны" Дзягю.

Используя современное психологическое понятие "несознаваемого", можно интерпретировать не только методологию Дзягю, но и других школ, например Мудзюсин-кэн ("Меч не пребывающего ума"), на которой мы остановимся позднее.

Но как же понять секрет меча Сюдзи-сюри в отношении к Мечу Тайны? Возможно, Тайный Меч относится к сфере духовной или метафизической, лежащей вне психологического осознаваемого.

4. Избавиться от "болезней" или навязчивых идей - это четвёртая тема философии Дзягю. Согласно Дзягю, избавиться от "болезней", значит, увидеть "сюки-кэн" (Тайный Меч). Пока вы не оставите предвзятые идеи, они будут вам препятствовать видеть "хозяина дома", а если мы не видим его, все наши действия разъединены. Если это происходит перед лицом врага, выжидающего удобный момент, чтобы нанести решающий удар, то ничего хуже этого с фехтовальщиком не может случиться. Значит, ум, переполненный идеями, следует остановить и отстранить, его нужно очистить от всех мешающих мыслей и чувств, он должен быть в состоянии совершённой пустоты. Если это так, Сюри-сюдзи-кэн становится верховным главнокомандующим и может совершить всё, согласно своей свободной воле. Несознаваемое, дремлющее у корня всего существования, пробуждено и теперь инстинктивно управляет всеми движениями не только сознающего ума, но и тела. Инстинктивные реакции и движения мгновенны, подобно луне, которая от нас бесконечно далеко, но стоит облакам рассеяться - и в одно мгновение она отразится в воде.

5. И наконец о теле, туловище и конечностях. Видение может осуществляться умом, но для действий необходимо что-то более реальное, более прочное и, кроме того, видение и деятельность должны быть едиными, должны происходить одновременно. Так и происходит у совершенного фехтовальщика, потому что он сознаёт, что движения исходят из пустоты, что ум - это имя, данное динамическому аспекту* пустоты, и тут нет никаких окольных путей, нет эгоцентрических побуждений. Ведь пустота - это искренность, подлинность и прямота, и она не допускает, чтобы что-нибудь встало между ней и движением. Это "пришёл, увидел, победил". Как только появится хоть частица облака, окрашенного эгоистическими наклонностями, лунный свет пустоты будет осквернён и фехтовальщик обречён на поражение. Его тело и ум больше не подчиняются приказам "отсутствующего мастера".

Эти пять основных пунктов дают достаточный материал для понимания глубокой связи дзен и фехтования. Хоть некоторые критики считают учение о пустоте негативным и абстрактным, но по сути, оно глубоко и неразрывно связано с ремеслом фехтования. Это не детская игра, а дело жизни и смерти. Удар пропущен и всё потеряно навсегда. Тут бесполезные мысли не годятся. Вот ещё несколько выдержек из тройного трактата Дзягю о мече:

Краткий трактат о "Мече Тайа", приведённый здесь целиком, поможет понять то, что можно назвать "метафизикой меча" Дзягю Тадзима-но-ками:

"Искусство меча, как я понимаю, не в борьбе за победу, не в испытании силы, не в том, чтобы сделать шаг вперёд или назад. Оно состоит в том, что вы (ваше) не видите меня (моё), а я (моё) не вижу вас. ("Ты" и "я", не видящие друг друга, означают, что кто-то пребывает в области реальности. Он не видит никаких противоречий, поскольку там ещё нет различия между небом и землёй, между Инь (женским) и Янь (мужским). Идея Такуана в том, что сражающийся не должен думать о "Я" и "не-Я", ибо такая установка не присутствует в его уме и движениях, поражения тут как тут).

Тот, кто проник туда, где небо и земля не разделялись, - где Инь и Янь ещё не разделился, о том говорят, что он достиг совершенства (в своём искусстве).

Человек, который в совершенстве овладел искусством, не пользуется мечом. Его противник сам себя убивает. А когда такой человек пользуется мечом, - то только для того, чтобы дать жизнь другим. Когда нужно убивать, он убивает, когда нужно дать жизнь, даёт жизнь. Убивая, не думает об убийстве, поддерживая жизнь, не думает о поддерживании жизни, ибо ни в убийстве и ни в поддерживании жизни не замешано "я". Человек не видит "того" и "этого", и в то же время хорошо видит, что есть "то" и "это". Он не делает различия и в то же время хорошо знает, что есть что. Он идёт по воде, будто по земле, по земле, будто по воде. Тому, кто достиг этой свободы, не сможет помешать никто на земле. Он стоит совершенно сам по себе.

Вы бы хотели этого достичь?

Когда вы идёте или отдыхаете, сидите или лежите, разговариваете или пребываете в покое, когда едите рис или пьёте чай, - не позволяйте себе быть вялым, не позволяйте себе лениться, но упорствуйте в поисках "этого". Когда, минуя месяцы и годы, "это" раскроется, как свет во тьме (в которой вы находились, не зная, как вам быть со знанием, которое не передаётся от учителя) и откроется источник чудес, - из него появится действие и не-действие. Когда вы достигаете "этого", вы осознаете то состояние, которое проходит сквозь относительность вещей в вашу повседневную жизнь и не покидает её. Это я называю Мечом Тайа.

Открывая Меч Тайа в себе, каждый осознаёт своё совершенство. Когда он чист, даже Дэвы (небесные существа) боятся его, но когда он не чист, они могут сыграть с ним злую шутку. Когда высшая рука встретит другую, и они скрестят мечи, ни одна из сторон не одержит победу. Так же было, когда Будда поднял цветок, а Махакашьяна улыбнулся. Например, определить мельчайшее различие в весе, едва взглянув на кусок золота или серебра - это обычное дело рассудка. Что же касается того, кто достиг совершенства в искусстве, он разрубит вас на трое, прежде чем вы обратитесь к одному или уясните три и более того, если вы стоите с ним лицом к лицу. (Обращения к "одному" или к "трём" не имеет особого отношения к этим цифрам. Это иллюстрация быстроты, с которой дзенский учитель или фехтовальщик обнаружит малейшее движение, сделанное тем, кто стоит перед ним, - будь то монах или другой фехтовальщик. Учитель говорит: "Если скажешь хоть слово, получишь от меня тридцать ударов палкой. Говори!" Монах выходит вперёд и, когда собирается поклониться, получает удар. Он протестует: "Я ещё не сказал и слова. За что же вы меня ударили?" Учитель отвечает: "Если бы я ждал, когда ты заговоришь, было бы уже поздно").

Такой человек никогда не даст вам увидеть своего клинка. Клинок мелькает, как вспышка молнии, как порыв бури. Ну а те, кто не получил настоящей тренировки, задержатся на чём-нибудь, потеряв свободу движений. Такой человек испортит клинок и поранит себя. Не допускайте ошибочных мыслей, не занимайтесь бесполезными расчётами. "Это" не выразить словами, "этому" нельзя подражать, "это" необходимо тренировать. Вы должны пережить "это" сами, помимо всех учений.

Когда "это" осознано, "оно" движется совершенно свободно, независимо от того, как "это" используется. Иногда "оно" утверждает себя, иногда отрицает и ничего с "ним" поделать не могут. В чём же смысл всего этого? Один мудрец древности сказал: "Если в вашем доме нет изображения хакутаку, тогда вы этого не боитесь". (Хакутаку (по-кит. - пай-цзё) - это таинственное создание, чьё тело напоминает руку, а голова у него человеческая. В древности верили, что это существо по-едает наши плохие сны и злые переживания, поэтому те кто хотел, чтобы оно съело все их болезни, вешали его изображения на воротах или внутри своего дома. Такуан здесь имеет в виду то, что это хакутаку может уничтожить всё плохое в нашей жизни, тем самым привлекая к себе всё хорошее. Лучше, чтобы ничто вокруг не напоминало нам о зле, ибо каждая мысль о нём ведёт нас ко злу. "Лучше пусть и хорошие вещи тоже не происходят". Хорошее и плохое взаимодополняют друг друга и когда мы признаём одно, автоматически принимаем и другое).

Когда после практики и долгой самодисциплины вы приходите к этой мудрости, тогда поднять "единый меч" - значит сохранить мир во всём мире. И здесь нет никакого легкомыслия!"

Почти одновременно с Дзягю Тадзима-но-ками в Эдо,- теперь г. Токио - жил за рекою Сумидэ другой фехтовальщик, известный под именем Одариги Итиун. В то время, как теперь известно, Тадзима-но-ками был связан с кланом Токугава, находился на вершине славы и обладал огромной известностью. А учитель третьего сёгуна был известен узкому кругу своих друзей и учеников. Их социальное положение различалось. Однако, судя по тому, что он писал, Итиун был лучшим фехтовальщиком. Он презирал тех профессиональных учителей, что собирались вокруг политических деятелей, ибо у них, как говорил его учитель Сэкуин, были "грубые души", стремящиеся к достижениям славы. Такие учителя ради почестей приносили в жертву своё искусство.

Общим в философии фехтования Итиуна и Дзягю было то, что в основе лежал дзен-буддизм. Итиун был склонен больше придавать значение пониманию задач дзен, за которым, как он говорил, приходило и понимание техники. Дзягю, напротив, больше придавал значение технике, хотя и подчёркивал значение дзен для фехтования. Но он не заходил так далеко, как Итиун, который совершенно игнорировал тактическое искусство, как таковое. Итиун открыто заявлял, что его меч был мечом "не-деяния", "не-искусства", "не-техники", "не-ритмичности", "пологающимся на ничто", не нуждающимся ни в чём, что подобно искусству фехтования. И всякий, как считал он, кто будет говорить о методе его практической тренировки, скажет, что это "очень странно и необыч-но". И, наконец, Итиун характеризовал свой меч и его назначение не в ай-ути (взаимном убийстве), а в ай-нукэ (взаимном уклонении или избавлении).

Нижеследующий текст представляет собой сильно сокращённый конспект, написанный в кон-це восемнадцатого века с оригинального произведения, написанного Одариги Итиуном. Этот конспект составил Хария Сэкиун, будучи продолжателем традиций школы "Меча не пребывающего ума" (судзюсин-кэн). Эта рукопись имеет очень большое значение для изучения фехтования, показывая всеобъемлющее значение духовной тренировки в сравнении с обучением фехтованию как ремеслу, и показывает отношение просветлённой личности к техническому мастерству. Фехтование - это не искусство убивать, оно состоит в том, чтобы развивать себя нравственно, философски, духовно.

Мой учитель, Сэкиун, начал изучать фехтование в молодости, а затем стал учеником Огасава-ра Гэнсин. Гэнсин, в свою очередь, был одним из четырёх лучших учеников Ками-Идзуми (умер в 1577 г.). Деятельность Ками-Идзуми была причиной нового этапа в развитии японского фехтования. Он был великим гением японского фехтования.

Огасавара Гэнсин основал новую школу "Истинная Синкагэ" (Син Синкагэ-рю), в которой наряду с мечом на вооружение был принят бо. Этому предшествовало то, что Гэнсин в течении нескольких лет жил в Пекине, столице империи Мин, где зарабатывал на жизнь преподаванием кэн-дзюцу. Там он и познакомился с техникой владения шестом, многие элементы которой ввёл в свою систему фехтования вернувшись на родину в начале XVIIв. Он опробовал свой новый метод и убедился, что никто не может ему противостоять. Уверенный в абсолютном превосходстве новой техники, он обучал многочисленных учеников. Упорно трудясь, Сэкиун, наконец, овладел секретом новой школы. Однако, мой учитель Сэкиун этим не удовлетворился. Он начал изучение дзена под руководством Кохаку, бывшего настоятеля Тофикудзи, одного из главных монастырей Киото, и достиг больших успехов в понимании дзен-буддизма. В конце концов, он пришёл к заключению, что никто из великих мастеров фехтования, о которых он знал, включая и его учителя Гэнсин и учителя его учителя Ками-Идзуми, не может считаться поистине мастером фехтования. Ибо все они не понимали глубочайшего принципа жизни. В результате, не смотря на хорошую физическую и техническую подготовку, они продолжали оставаться рабами ошибочных, бесполезных мыслей. Они не могли выйти за пределы трёх альтернатив:

1. - победить более слабого противника,

2. - быть побеждённым сильнейшим,

3. - встречаясь с равным, взаимно поразить друг друга (ай-ути).

Теперь Сэкиун пытается применить к искусству фехтования принцип небесного разума или Изначальной природы как она есть. Он был убеждён, что это возможно. И однажды наступило великое просветление. Он понял, что по сути дела, фехтование не нуждается в технике. Ибо, когда человек пребывает на троне небесного Разума, он чувствует себя совершенно свободным и независимым, и тогда он постоянно готов овладеть любыми профессиональными хитростями. Когда Сэкиун испробовал это открытие со своим учителем Огасавара Гэнсин, он легко его побеждал даже тогда, когда тот пользовался "самыми тайными секретами" своего мастерства. Это было подобно горению бамбука в пламени сильного пожара.

Сэкиуну было уже за шестьдесят, когда я, Итиун, двадцати восьми лет от роду, пришёл к нему в ученики. Пять лет я прилагал все свои силы, чтобы постичь искусство фехтования, которое мой учитель объединил с принципом и практикой дзен. И, когда я почувствовал себя готовым испытать, чего же я достиг, я бросил вызов учителю. В каждом из трёх поединков исходом было ай-нукэ.

Ай-нукэ - новый термин в фехтовании. Когда соперники во всём равны и бьются до конца, это кончается ай-ути (взаимным убийством). При ай-нукэ не происходит ни убийства, ни ранения. "Нукэ" - значит не "убить", "сразить", а "миновать", "пройти мимо". Итак, Сэкиун и его ученик Итиун, будучи равными, остались после поединка целыми и невредимыми, они оба избежали "поражения". Итиун пишет: "Это стало характерным принципом нашей школы, которая была названа дзенским учителем Сэкиуна Кохаку "Меч Непребывающего (не задерживающегося) Ума". "Бездомный" или "не задерживающийся", "непребывающий" - это буддийские термины, на санскрите апратистха. Это однозначно пустоте (шуньята), а иногда непривязанности (анабхиневеша). Буквально это значит "не иметь дома, где можно остаться", но истинное значение - "поселиться, обосноваться, успокоиться там, где нет дома, пристанища". Это кажется парадоксом, логическим противоречием, но буддисты скажут вам, что жизнь больше логики, и что логика должна приспосабливаться к жизни, а не наоборот.

Итиун продолжает:

Когда мой учитель умер, я остался один и шесть последующих лет провёл в глубоком созерцании Небесного Разума, не мысля распространять своё новое искусство. Я погрузился в самосозерцание, забывая о холоде и голоде.

В связи с моими поединками с учителем следует упомянуть один факт. После третьей схватки он выдал мне письменное свидетельство в виде свитка, в котором признал, что я достиг осознания принципа фехтования. Затем мастер вынул из нагрудного кармана чётки, воскурил благовония и поклонился мне, как обычно кланяются буддисты.

Не знаю, что именно подразумевал мой учитель, совершая эту религиозную церемонию, но несомненно, этим он выражал высочайшую похвалу, которую только может выразить один смертный другому.

Хотя я и не собирался стать учителем новой школы, однако, некоторые из моих старых друзей отыскали меня и убедили передать им мой новый опыт. Постепенно моя школа и моё имя становилось всё более известным. По тому, как теперь следуют учению и дисциплине этой школы, я надеюсь, что она будет процветать в грядущих поколениях и удивительные достижения моего учителя не пропадут даром и не исчезнут. Несмотря на это, я думаю, что лучше записать всё, что возможно, ибо людям свойственно понимать всё по своему и нужно предупредить возможные неправильные толкования.

Так, рекомендуя себя и своего учителя, Итиун говорит о самом главном в личности фехтовальщика. Фехтовальщик должен отбросить всякое стремление прославить своё имя, избавиться от эгоизма и самовосхваления; он должен быть в согласии с Небесным Разумом и блюсти высший Закон Природы, который отражается в каждом из нас. Как сказал Итиун: "Мой учитель, презирая обывателей, говорит, что они одержимы звероподобными духами, которые как животные, только и ждут, как бы что-нибудь съесть. Т.е. всё время ищут материальных благ и выгод. Они не понимают, что значит человеческое достоинство и законы нравственности, которые управляют человеческой жизнью".

Что касается фехтования, то Итиун советует, во-первых, не полагаться на технические приёмы. Большинство фехтовальщиков уделяет им слишком много внимания. Тот, кто хочет следовать Мечу Непребывания, тот должен отказаться от намерения превратить фехтование в развлечение или источник благополучия, в вещь чисто внешнюю, внешне привлекательную. Не следует думать о победе над противником. Фехтовальщик не должен думать об исходе боя, его ум должен быть свободным от подобных мыслей. Первый принцип фехтования - это глубочайшая интуиция прозрения, совершенная интуиция Небесного Разума, который действует в гармонии с любыми обстоятельствами, а больше ничего от фехтования не зависит.

Когда Небесный Разум присутствует в нас, он знает, как ему себя вести, что бы не произошло. Когда человек видит огонь, его Разум сразу знает, как его использовать; когда находит воду, Разум подсказывает ему, для чего она. Пока мы с Ним, как бы сложна ни была ситуация, мы будем вести себя, как подобает.

Он был ещё до нашего рождения, этот принцип, который управляет вселенной как нравственно, так и физически. Этот творческий принцип имеет четыре аспекта:

• Гэн (юань) - "великое",
• ко (хэн) - "успех",
• ои (ли) - "продвижение, способствование",
• тэй (чэн) - "упорство, настойчивость".
  

Когда человек рождён силой Творческого принципа, он воплощает эти четыре аспекта в форме четырёх социальных добродетелей:

• дзинь (жэнь) -"любовь, человеколюбие",
• ги (и) - "справедливость",
• рэй (ли) - "правильность",
• ти (чи) - "мудрость".

Эти четыре добродетели определяют человеческую природу, а другие люди видят в таком человеке духовного вождя.

В чистейшем виде изначальная Природа функционирует в нас во младенчестве, когда нас ещё не отняли от материнской груди. Но полагаясь на Природу, позволив ей действовать по своему усмотрению, не препятствуя ей действовать своим относительным сознанием, мы будем самодостаточны и в зрелом возрасте. Но, увы, когда мы растём, у нас возникает страшно много концепций, позиций и амбиций, которые существенно искажают картину мира, которую мы получаем из наших чувств. И мы уже не можем видеть просто гору, такой, как она есть. Вместо этого, на зрительное восприятие накладывается много идей о горах, наши предшествующие знания и впечатления. Гора с такими наслоениями не чудесна, а чудовищна. Это результат того, что мы пропитаны всяческими доктринами, учениями, обретёнными в результате наших обширных интересов. Тут смешивается личное с политическим, социальным, экономическим, религиозным. Получается совершенно извращённая картина. Вместо того, чтобы жить с мире изначальной Природы, в её прекрасной наготе, мы живём в искусственном, окультуренном мире; и к тому же не сознаём этого.

Если фехтовальщик хочет узнать, как же эта искажённая картина мира влияет на его действия, пусть он понаблюдает за собой во время поединка. Он обнаружит, что все его действия противоречат принципу "непребывающего Меча", который с начала и до конца должен быть согласен с мышлением и действиями младенца. Следуя дисциплине согласия с Природой, шаги фехтовальщика в схватке не будут ни слишком быстрыми, ни медленными, ни безразличными. Они будут как раз такими, как это нужно. Об этом позаботится изначальная природа, которой следует ситуация, находящаяся в постоянном изменении. Фехтовальщик не должен высказывать свою смелость, но не должен чувствовать и робости. Он не должен сознавать, что кто-то противостоит ему или кому-то. Он должен чувствовать себя так, будто занимается своим обычным делом, например - радуется завтраку. Пусть фехтовальщик держит свой меч как вилку за завтраком, когда поднимает кусочек и берёт его в рот, а потом кладёт вилку, когда она не нужна, по окончании завтрака. Если фехтовальщик думает, что схватка требует чего-то большего, значит, он ещё не кончил учиться и ему рано покидать стены школы.